Жизнь двигается своим чередом. Ковыляет.
Прошёл мой день рождения. Случился перелом челюсти.
Первый больничный.
Я ничего не делаю. Ничего.
И ничего, кроме тоски, не чувствую.
Не знаю, я разучилась верить, разучилась мечтать, кажется; я почти вовсе умерла, и злюсь на всех за это тощим сердитым привидением со сшитыми на три недели челюстями. Шиплю и не могу кусаться. И нет сил ударить.
Да и что бы это изменило.
Я одна, одна, одна, одна, одна. Сколько бы ни было рядом людей — я одна. Никому нет дела до того, как больно мне по ночам, и до того, как мёрзнут руки в стремительно катящейся в скандинавский ледяной ад осени. Кому какая разница, что я чувствую и что я хочу сказать, и как странно звучат стихи в исполнении «Эрнесто Заткнитесь». Никакой заботы — да что там забота? никакого доверия и никакой близости.
Я готова написать все гадкие и злые слова разом, схватить первый попавшийся тяжёлый предмет и разнести в клочья что-нибудь ценное или хрупкое, но в этом нет ни малейшего смысла.
Дрессирую себя. Бью. Царапаю. Лишаю любой сладкой мелочи. Заставляю себя не смотреть на людей. Не хотеть ничьего присутствия. Не просить помощи даже в самом крайнем случае. Не надеяться.
Надо бы отключить к черту мобильный и запретить отправку мне сообщений. Но — что это изменит?
Я злюсь, я ужасно злюсь. Вся эта смесь горечи и боли прожигает во мне дыру, казалось бы, куда дальше — но нет, дыра растёт. Кажется, скоро вселенная не сможет вместить всю мою пустоту.
Сегодня я лежала и вспоминала себя сидящей у Алекс в гостях. Мне не хватает её, той, прежней. Мне не хватает места, где можно укрыться хотя бы на пару часов, не хватает человека, который схватит за руку и спрячет у себя от тех, кто делает больно.
Снова всё всё равно. Я даже перестала хотеть есть.
И тем не менее я зачем-то изображаю движение.
Господи, как меня тошнит от самой себя. Как меня тошнит от окружающих.
Когда уже всё это кончится.